3.1. Выдержка из обращения Учредительного собрания независимого комитета социальной защиты солдат и матерей Советской Армии к Верховному Совету СССР и Министерству обороны СССР от 15 октября 1989 года
 
Учредительное собрание считает необходимым сообщить о том, что в армии обстановка не меняется, солдаты из касты «салаг» и «молодых» по-прежнему подвергаются истязаниям и избиениям, разгулявшейся, организованной дедовщины. Для убедительности достаточно сослаться на войсковые части Среднеазиатского военного округа (ныне Туркестанского), г. Семипалатинска: 61657, 55115, 60418, 34514, 24646, 08336, а так же войсковые части десантников. О стройбатах указанного округа, думаем, лучше нас знают в Министерстве обороны, как там обстоят дела с «дедовщиной». В упомянутых войсковых частях и родах войск целые группы солдат, которых «деды» нарекают «опущенными» и обрекают их в женщин, еженощно насилуют в зад и в рот, подвергает самым что ни на есть нечеловеческим обращениям, в упомянутых войсковых частях традиционно ведется оскотинивание молодых граждан под руководством офицеров. Всех новобранцев в течение первого полугодия службы в армии систематически избивают, отбивают, главным образом, почки, печень, ломают руки и ноги, через книгу бьют по голове, чтобы разрушить психику или сделать их ненормальными. Чтобы не оставлять следов от побоев на лице, «деды» через тетрадь ломают и выворачивают челюсти «салагам». Подвешивают «салаг» за ноги и держат в этом положении, пока подвергаемый истязаниям не потеряет сознание, затем сбрасывают с веревки и приводят в чувство ледяной водой. Одной из распространенных форм физического насилия является избиение их в шеренге всеми «дедами». Этой экзекуции «салаги» могут быть подвергнуты и до отбоя. Весь этот полугодок после отбоя по очереди ставят голыми на тумбочку, иногда с ремнем на животе и с пилоткой на голове.
Этим методом «деды» ведут отбор солдат для обречения их в женщин. При этом конкурсе «деды» обращают внимание на внешний вид голого, фигуру, рост и т.д. Если солдат посмеет самовольно сойти с тумбочки и лечь в постель, то это рассматривается «дедами» как неисполнение приказа. Трудно предсказать, что с ним могут сделать «деды», не считая, конечно, сильного избиения. Весь этот полугодок, после отбоя заставляют ползать голыми по-пластунски под кроватями, или в таком виде впереди себя толкать поваленную табуретку, имитируя движение автомобиля, издавая при этом шумы и сигналы машины, лай собаки, перебегающей дорогу впереди «автомобиля». Весь этот полугодок заставляют голыми маршировать по казарме. Перечень издевательств может быть бесконечным, тем более, что он постоянно дополняется. Есть и такой, шибко распространенный прием, когда «деды» дают «салаге» через «черпака» один рубль и приказывают на него купить две бутылки водки, один килограмм колбасы и принести еще пять рублей сдачи. Тех, кто протестует, доводят до уровня четвероногих животных. Зачастую, сами офицеры указывают «дедам», кого из «салаг» надо оскотинить. Офицеры опытным взглядом определяют, кто из касты «салаг» может, отслужив, стать носителем информации о жуткой системе «дедовщины», опущенные, считают, офицеры не будут в народе рассказывать, как их насиловали «деды». «Опущенных» набирается в каждом полугодке до четырех и более человек. Численность «опущенных» пополняется и регулируется за счет солдат из касты «салаг» и зависит от количества «дедов». Не все солдаты, дожившие до касты «дедов», переводятся в «деды», а только те, кто обязуется избивать «салаг» и «молодых», отбирать у них деньги, издеваться над ними, «опускать» солдат из касты «салаг», калечить и убивать «салаг» и «молодых», постоянно насиловать «опущенных» в зад и в рот, и т.д., но не ходить в караулы и в наряды. Если «черпак» согласен исполнять все перечисленное, но не согласен насиловать, то он уже не переводится в «деды». Неписанные законы «дедовщины» исполняются всеми солдатами в войсковых частях пунктуальней, чем Конституция СССР.
К главному «деду», а им, как правило, становится старшина роты, прикрепляется «опущенный» на правах личной собственности и жены. Положение «опущенных» невозможно с чем-либо сопоставить, оно омерзительно и невыносимо, поэтому многие из них оказываются комиссованными из армии по психиатрическим статьям. После того, как «салагу» изнасиловали первый раз, а насилуют его в красном уголке, ему бреют голову и все тело и так в течение всех двух лет службы в армии. Этим занимается раз в месяц специально назначенный главным «дедом» солдат из касты «черпаков». «Опущенных» набирается в роте от 15 и более солдат. Главный «дед» назначает в среде «опущенных» одного солдата старшим. Старший из «опущенных» получает распоряжение от главного «деда», для каких коллективных развлечений им надо готовиться и когда. Спят «опущенные» в отдельное закутке на нижних койках. Спать положено только голыми и обязательно в лифчике. Чашечки лифчика наполняются ватой. От подъема и до отбоя лифчики могут находиться в их постелях или у них в кармане, или они их носят постоянно на себе, вынув из чашечек лифчика вату. После отбоя и до подъема «опущенные» должны ходить по казарме, в туалет и умывальник только голыми, но обязательно в лифчике. Насилуют их «деды» постоянно,через час после отбоя и до подъема. Когда «деды» организовывают гульбища в красном уголке после отбоя или отмечают пьянкой день рождения одному из членов своей стаи, то загоняет «опушенных» вкрасный уголок и развлекаются там до подъема коллективнымполовым развратом. «Опущенный» солдат обязан стирать, сушить и гладить насильнику: трусы, майку, носки, носовойплаточек, х/б, подшивать к форме белый воротничок, мыть и чистить сапоги, возить на себе насильника в туалет и заправлять его постель. «Опущенные» солдаты обязаны носить при себе на веревочке в кармане обеденную ложку и приходить с ней в столовую. Кушаютони в столовой за отдельным столом и только из посуды, которая предназначена только для них.
Каждый «опущенный» солдат обязан мыть в бане закрепленного за ним «деда», стирать для «деда», обменять два комплекта нательного белья. Один комплект фактически предназначен «опущенному», но ему не положено им пользоваться, а «дед» за его счет дважды обменяет нательное белье в течение десяти дней между банями. «Опущенные» ходят всегда в грязной повседневной форме, смотреть за собой они просто не успевают.
«Опущенные» солдаты назначаются в наряд через день, но только на кухню и дневальным по роте. За ним закрепляются солдаты, которые следят за каждым их шагом, чтобы не смогли вступить в разговор с солдатами из другой роты или вообще с неизвестным человеком, не передали сообщение домой о своем животном существовании в армии. «Опушенные» лишены права свободно перемещаться по территории войсковой части. Их письма домой и из дома просматриваются «дедами». Деньги и посылки у них отбирают, как и 7 рублей, которые выплачиваются солдатам из госбюджета. С «опущенными» никто из сослуживцев не имеет права разговаривать и тем более им сочувствовать. Офицеры солдат тоже насилуют, понятно, больше днем. Они берут к себе солдат домой вроде для того, чтобы помыть полы, или выполнять другую хозяйственную работу. Продолжительность этих работ может быть сутки и более. Офицеры предпочитают насиловать солдат не из числа «опущенных». Этих солдат ничем не отмечают и сослуживцы могут даже не знать, что их насилуют офицеры. О них знают только «деды», но об этом не говорят. Собственно, точно так же и офицеры не замечают в казарме «опущенных». Здоровье «опущенных» резко подрывается из-за постоянного насилования и лишения сна.
Когда в войсковую часть приезжают с проверкой из Военного округа или Министерства обороны СССР, то командование части усиленно готовится.
На время проверки офицеры кладут «опушенных» в медсанчасть или медпункт. Если «опушенные» окончательно измотаны и очень плохо выглядят, то их помещают даже в госпиталь, но не более двух человек из роты. Обращаются с ними в госпитале также, как в войсковых частях. Перед отправкой в госпиталь им тщательно бреют или стригут голову и все тело, это и является их паспортом. Если не удается скрыть их в лечебницах, то отправляют в какой-нибудь наряд или сажают на гауптвахту, если не удается скрыть и на гауптвахте, то «опущенных» на время проверки меняют на солдат из другой роты или части, но ходят эти солдаты в проверяемых ротах и частях под фамилиями «опущенных», ни у одной инспекторской группы никогда не возникало желания проверить фамилии солдат во время переклички по военным билетам. Если не удается скрыть их на время проверки, тогда на них одевают чистое нательное белье, новое х/б, забирают из кармана обеденную ложку и снимают лифчик, затем «инструктируют»: если, мол, вы пожалуетесь проверяющим, вас комиссуют из армии по психиатрическим статьям, скажем 76. А из-за психиатрической статьи в военном билете не примут на учебу ни в какое высшее учебное заведение и, тем более, на квалифицированную, высокооплачиваемую работу. В увольнение «опущенных» не выпускают.
Все «опущенные» обязательно являются комсомольцами. Среди них есть и сержанты. «Опущенные» переводятся из касты «салаг» в касту «молодых», но никогда не переводятся в касту «черпаков», и тем более, в касту «дедов».
Касты «салаг» и «молодых» являются низшими и не почетными. Командование части и офицеры устраивают пышные проводы демобилизующимся «дедам». Строят на плацу весь личный состав войсковой части и под звуки духового оркестра вручают им документы с правом выехать домой, затем объявляют благодарности, вручают грамоты и ценные подарки за безупречную воинскую службу. Выдают «дедам» рекомендации для внеконкурсного поступления в высшие учебные заведения. Особо отличившихся «дедов» перед демобилизацией даже ухитряются принять кандидатами в члены КПСС Церемония праздничных проводов заканчивается торжественным маршем под оркестр.
«Опущенным, которые отбыли два года в нарядах по кухне и в казарме, за один день до освобождения из войсковой части предлагают незаметно подготовиться к оставлению расположения части. После отбоя, и опять в красном уголке, где их начинали насиловать в зад и в рот, главный «дед» выдает им документы, предварительно получив от них лифчики и ложки с дырками, и подписку о неразглашении «дедовщины» в обществе.
Пробыв в армии, «опущенные» так ни разу и не подержали в руках автомата. Переступая порог КПП, «опущенный» солдат услышит в спину слова дежурного по части офицера, что заключенных и то освобождают из тюрем и лагерей днем.
Приходится с горечью признать, что, несмотря на заявление Министра Обороны о том, что «дедовщины» в армии нет, на самом деле она приобрела неуправляемый размах и ставит под угрозу жизнь и здоровье многих солдат. «Опущенных» в строительных частях еще и клеймят. Так, если «деды» насилуют опущенных в зад, то татуируют кругляшок на руке выше локтя, а если насилуют в рот, то татуируют кругляшок с точкой внутри. «Опущенные» работают на объектах до последнего дня службы.
Член организационной группы Независимого комитета социальной защиты солдат и матросов, оказался случайным свидетелем, как 29 мая 1989 года из ВСО-90 или 659, примерно в 20-20.10 часов, на военной машине марки «Газ-69» с № 73-52-РД доставили полуживого солдата Бердникова в больницу поселка Ново-Александровка г. Уфы. Об увиденном было доложено гарнизонному прокурору, полковнику юстиции Полякову Н.К., который дал вполне ожидаемый ответ, что Бердников получил производственную травму. Солдату из ВСО-659, летом 1989 года была проломлена голова. Никто из виновных не привлечен к уголовной ответственности. Чтобы скрыть тяжкое преступление, офицеры из ВСО-659 или ВСО-91 в мае 1989 года завезли в Уфимскую больницу № 8, в отделение гнойной хирургии, изрезанного солдата южной национальности. Виновные тоже не были привлечены к уголовной ответственности.
Известно также, что в Уфимском госпитале лежат солдаты, травмированные «дедами», а именно: с выломанными и вывороченными челюстями, с черепно-мозговыми травмами, с порванными аортами сердца и т.д. Скорее всего, потерпевшие солдаты боятся давать показания военным прокурорам, так как военная прокуратура проявляет снисходительность и нежную симпатию к «дедовщине».
 
 
3.2. Из доклада специальной Комиссии по проверке объективности и полноты расследования причин гибели и травматизма военнослужащих и военных строителей в мирное время Президенту СССР М.С. Горбачеву
 
На основе сведений, представленных Комиссии министерством обороны СССР и Главной военной прокуратурой, гибель от преступлений и происшествий в небоевых условиях военнослужащих и военных строителей, находящихся на срочной военной службе, характеризуется следующими величинами на сто тысяч человек:

 

Год
1981
1982
1983
1984
1985
Всего в вооруженных силах и строительных частях
106,2
107,7
104,4
106,2
109
В Вооруженных силах
104
106
101
100
106
В строительных частях
114
114
116
128
119

 

 

 

Год
1986
1987
1988
1989
1990
Всего в вооруженных силах и строительных частях
89,4
98,5
86,0
96,8
95,0
В Вооруженных силах
89
91
75
83
97
В строительных частях
129
126
126
147
128

 

 
Приведенные данные не могут быть оценены как полные и вполне объективные, поскольку в эти показатели не включается смертность погибших в ходе боевых действий и при межнациональных конфликтах, массовых беспорядках, умерших от заболеваний в период службы, а также после окончания службы — от ран, травм и заболеваний, полученных в период службы, не учитывается смертность офицеров, прапорщиков и мичманов.
Министерство обороны считает недопустимым рассекречивание абсолютных цифр численности вооруженных Сил и полных сведений о смертности военнослужащих, ссылаясь, в числе доводов, на практику других стран. Между тем, обнародование подлинных данных способствовало бы оздоровлению общественного мнения об армии, взвешенному подходу к выбору мер предупреждения трагических случаев и повышению ответственности структур и должностных лиц, призванных обеспечивать охрану здоровья и жизни военнослужащих и военных строителей. В отношении пограничных, внутренних, железнодорожных войск и военно-строительных частей народнохозяйственных ведомств сведения о гибели, преступности и травматизме должны быть немедленно рассекречены.
Данные Главной военной прокуратуры следующим образом характеризуют сложившуюся в последнее время структуру причин гибели на военной службе в усредненном числе погибших за год:
·         Вследствие общих заболеваний — 21%
·         В результате самоубийств — 18,5%
·         Из-за нарушений правил техники безопасности  —  17%
·         В дорожно-транспортных происшествиях — 15%
·         Последствия убийств и других умышленных преступлений — 5,5%
·         в том числе на почве неуставных отношений — 2,3%
·         Вследствие нарушения правил обращений с оружием и иных неосторожных преступлений, помимо автотранспортных — 9,5%
·         В результате других несчастных случаев — 13,5%
Весьма высокий процент смертей от самоубийства вызывает сомнения в правильности классификации — не исключено, что. часть убийств представляется как самоубийства, чему способствует и действующая в войсках система непрофессионального дознания. Не исключены и другие случаи сомнительной классификации — в комиссию поступали заявления об указании в документах причины смерти «почечная недостаточность» при насильственной смерти, «тепловой удар» при фактическом доведении солдата до смерти действиями командира.
По данным, представленным Главной военной прокуратурой и Генеральным штабом Вооруженных Сил СССР, 4 процента (около 350 человек ежегодно) от всех учтенных военнослужащих, самовольно оставивших место службы, покинули свои части из-за издевательств со стороны сослуживцев. Реальное число таких лиц значительно больше.
По просьбе комиссии научно-исследовательская группа «Молодежь и армия» Института молодежи ЦК ВЛКСМ и Госкомтруда СССР провела анализ около 400 взятых по случайной выборке писем из числа поступивших в Комиссию. Результаты его показывают, чтопреимущественно в Комиссию обращались родители солдат, прослуживших менее года, и что 40 процентов инцидентов приходятся на первые полгода службы. Около 15 процентов этих обращений связано с заболеваниями, причем 70 процентов из них заявляют, что эти заболевания были уже при призыве. Из общего числа таких больных 30 процентов умерли, 8 процентов находятся на лечении, 30 уволены, 15 — продолжают служить.
По поступившим в Комиссию сведениям, особенно неблагополучно положение с призывом в военно-строительные отряды лиц, страдающих психическими расстройствами. Только по Московскому военному округу за 1990 год освобождено от дальнейшего прохождения службы более трех тысяч таких солдат.
Полная безысходность и незащищенность военнослужащих, особенно первого года службы, систематические избиения и издевательства доводят их до самоубийства или оставления частей. При этом солдаты не знают, куда идти и где искать защиты.
Доказательства глумлений и издевательств зачастую скрываются или не принимаются во внимание, и к уголовной ответственности привлекаются не обидчики, а сами же потерпевшие — беглецы.
Переводы военнослужащих срочной службы по этим мотивам из одной воинской части в другую не исключают тех же издевательств по отношению к ним.
По мнению Комиссии, военнослужащих, подвергавшихся глумлению и издевательствам, целесообразно направлять на медицинское освидетельствование с целью определения их пригодности для прохождения службы по месту жительства, чтобы родители военнослужащих имели возможность посещать воинскую часть.
В области военной юстиции назрело проведение реформы, которая должна коснуться структур ее органов, актов законодательства, воинских уставов, правовой профилактической работы. Необходимо предусмотреть в законе право военнослужащих обращаться для защиты своих прав, чести, достоинства и законных интересов непосредственно в суд.
Необходимо создание профессиональной службы дознания, независимой от командования воинских частей.
 
3.3. Кирилл Подрабинек. «Казармы в Туркмении»
 
3.3.1. День «салабона».
 
 «Подъем!» — гнусным голосом орет сержант. С верхних коек сыпятся молодые, на нижних сладко почивают кандидаты в паханы. Мы с Вами, читатель, в Туркмении, в казарме Советской Армии. Введем сразу в курс дела.
В казарме строгая иерархия по годам и призывам службы. Солдаты первого года службы — без всяких прав, второго года — вершители судеб первых. Но кроме общего деления на быдло и олигархию есть и промежуточные градации. Солдаты первого полугодия — молодые. Это низшая каста. Отслужив полгода, молодые становятся карасями. Так сказать, законодательно, у карася нет никакого преимущества перед молодым. Ему «положено» все то же, что и молодому. Но он отслужил дольше, и ему все же меньше достается стирок портянок паханам, ночных драяний казармы и т.п.
Армейские обычаи, имеющие в казарме силу закона, укладываются в емкое слово «положено». Так вот, пахать и соблюдать воинские уставы положено только первому году службы, отслужив год, положено «заложить на все кое-что». Торжественная метаморфоза! Прошел год, карась превратился в кандидата. Имеется в виду не кандидат наук, а кандидат в паханы. Они шугают молодых и карасей, чтобы те не борзели. Короче, они ответственны за «порядок». Отслужив полгода, кандидаты становятся паханами, отцами общества, так сказать, его сливками.
Паханам положено отдыхать. Репрессируют они молодых в порядке частной инициативы, личной заинтересованности, а не целеустремленно, как кандидаты, ну и высшая ступень могущества, это быть дедом, деды — это солдаты, дожившие до своего дембеля, но еще не уехавшие домой. У них есть и свои «внуки», новобранцы, забранные в армию по тому же приказу.
Пока мы разбирались в чинах, молодые и караси, а короче — салабоны, уже успели построиться на зарядку. Последуем и мы за ними в физгородок, где для них уготовлена пытка физкультурой. Руководят пыткой несколько «любителей спорта» и сержантов второго года службы. Каждый берет себе группу салабонов и старается довести до такого состояния, чтобы «служба медом не казалась». При этом умело чередуются различные упражнения. Вот одна из групп. Сегодня ночью эти молодцы имели наглость попасться на глаза дежурному по части, когда драили полы за наряд, состоящий из паханов. Молодцы, зацепившись ногами за тумбу, специально врытую в землю, лежат, перегнувшись через скамеечку, и качают пресс — и «раз», командует сержант. Молодцы, одновременно поднимаются — и «два», молодцы перегибаются через скамеечку. Сержант не спешит командовать. Ведь лежать в таком положении очень больно, сводит все мускулы тела. «И раз», — милостиво разрешает верховное существо. И так двадцать, сорок и сколько вздумается раз. Тело невыносимо болит, кажется, уже нет сил.
-   Эй, ты, несчастный, выгибайся! Что, больше не можешь? — виновному выделяется оплеуха.
-   Из-за тебя повторим все сначала.
Это тоже одна из воспитательных мер. Ясно, какими глазами будут смотреть на виновного коллеги по несчастью, вокруг с любопытством и смешками наблюдает, покуривая, группка паханов.
В другом конце физгородка маленький ипподром. Пара азартных кандидатов держит тотализатор на бегающих по кругу салабонов. Проигрывающая лошадка подгоняется пинками. Иногда пытка физкультурой доводится до такой степени, что истязуемый без сил валится на землю. Рядового Ш. качали до тех пор, пока у него не разошлись операционные швы на животе.
Что же заставляет салабонов подчиняться этому? — спросите Вы. Страх перед неминуемой расплатой ночью в казарме.
Где же офицеры? — спросите Вы. Дома, кому охота рано вставать? Они придут только к разводу. Изредка они приходят к зарядке. Офицер отправляет на нее всю роту, а сам идет в канцелярию курить. Не повезло паханам! Вместо того, чтобы спать, придется слоняться по городку. Иногда офицеры появляются и в самом физгородке, но это ничего не меняет. Во-первых, бывает это редко. Во-вторых, физгородок большой, зарядка проходит рано, а потому еще темно. Контроля не получается. Заметим, что пытка физкультурой может быть несколько раз в день. Расписанием предусмотрены кроме ежедневной физзарядки еще и физкультурные занятия. Офицеры, положившись на сержантов, спокойно уходят по своим делам.
Всему приходит конец, и физзарядке тоже. Молодняк гонится в казармы, где ему предстоит немного развеяться — навести в расположении роты порядок. С подъема двое уборщиков, назначенных еще вечером, естественно, салабонов, мыли казарму. Теперь молодняк должен заправить койки свои и за аристократию. Тут тонкость. Офицеры требуют высокого качества заправки коек. Сержанты еще большего — разумная перестраховка! По периметру койки требуется навести уголок, рубчик, сгиб постели должен быть прямой линией.
Чтоб комар яйца обрезал, — командует сержант. И закипает работа. Но ничто не идеально, к печали сержанта. Иногда поступает приказ:
Руками вы работать не можете, наводите уголок зубами.
И наводят зубами уголки, прикусывая одеяло по периметру!
Паханы и кандидаты валяются на заправленных койках (спят они только на нижнем ярусе). Уставом это запрещено, но причем тут Устав! Поэтому в течение дня салабоны то и дело заправляют за ними койки.
По распорядку дня далее следует утренний осмотр. Когда офицеров нет, а бывают они редко, строятся одни только салабоны. С них требуют чистых подшитых воротников, начищенных сапог, чистого обмундирования, подковок на сапогах, надраенных блях и многого другого. Но, Боже, как этого добиться! Найти сапожную щетку и крем перед осмотром — проблема даже для пахана. Их просто нету.
Периодически из жалования солдат вычитается по одному-два рубля. На эти деньги приобретаются сапожные щетки и крем, зубные щетки и паста, мыльницы и мыло, материя для воротничков. Из общего запаса старшина припрятывает приличную долю, в основном материи, в каптерке. Это для будущих паханов. Остальное выдается всем. И очень быстро исчезает.
В казарме процветает кустарный промысел. Паханам на дембель изготавливаются сувенирчики — цветочки, подставки, шкатулочки. Основной материал — органическое стекло, на инкрустацию идет цветная пластмасса. Большим спросом у туркменского населения пользуются браслеты для часов казарменного производства. Это своего рода разменная монета стоимостью от трех до десяти рублей. Мыльницы и зубные щетки являются инкрустационным материалом, полотенца нужны для шлифовки изделий. В короткий срок запасы исчерпываются. Сапожные щетки быстро выходят из строя, часть из них служит для надраивания полов. Вот почему перед утренним осмотром начинается ажиотаж.
Паханы выходят из положения просто:
— Две минуты, найди щетку и крем! В противном случае будешь держать улыбку у себя в руках.
Но что делать салабону? Ведь личных вещей у него нет, все отбирается и крадется. Где достать на воротничок? Какого труда стоило найти чистый воротничок для пахана и пришить ему на китель! А где взять для себя? Да и когда время для этого было выкроить?
- Вывернуть карманы и показать содержимое! — командует сержант. И не дай Бог, если он обнаружит кусок материи, зубную щетку, письма, бритвенный станочек.
- Несчастный, марш сортир мыты. Потом еще с тобой разберемся.
Тоже разумно поставленная тактика. Делается это для того, чтобы салабон не имел ничего личного, а вся материя, щетки, крем и т.п. было достоянием аристократии. Ведь салабону негде все это прятать, кроме как на себе. Его вещмешок проверяется, койка тоже, любой пахан может все отобрать.
Но не о своем внешнем виде он беспокоится. Всякий второй служащий может приказать «в две минуты» почистить ему сапоги, надраить бляху, найти закурить, иначе «держать улыбку в руках». Вот и пробует изловчиться салабон, попадая в этакие клещи.
Заметим сразу. Воровство в казарме повальное. Крадут старослужащие у всех, молодые друг у друга. Оставить ничего нельзя. Всякий старается запрятать свои вещи в боевой машине, в радиостанции, в комнате боевого дежурства, даже закопать в укромном углу.
Итак, утренний осмотр кончился. Несколько «несчастных» с ведрами и метлами орудуют в сортире. А для остальных есть новое развлечение — утренний тренаж. Бывает он разный.
Положим, сегодня по защите от оружия массового поражения. Салабонам могут предложить надеть противогазы и бегать по кругу, через каждые двадцать метров падать, вставать и снова бежать. В климате Туркмении трудно даже просто так бегать. Что же сказать о беге в противогазе. В редких случаях присутствия на тренажере офицера все тренируются просто в надевании противогаза. Бывают тренажи по физподготовке. Что это такое, писалось уже выше. Но вот, положим, тренаж по строевой подготовке. Сержант выводит молодняк на плац, и те маршируют строевым шагом.
- Не слышу запаха резины! — в ярости кричит командующий нарядом. — Будем тренироваться!
 И действительно, в свободные для всех по Уставу, а на деле только для старослужащих, полчаса после обеда на плацу, в жару, после еды будет тренировка. Будет тренировка и в личное время вечером.
- Запевай! — командует сержант. Салабоны дружно поют, маршируя.
- В наше время пели лучше, — критически замечает какой-то пахан.
- Ничего, — успокаивает сержант, — они у меня сегодня охрипнут. Тут преследуется цель. Вот идет рота. Если ведет ее офицер, то в строю все: впереди хомуты, потом молодые и караси, сзади развязно шагают старослужащие.
- Строевым, запевай! — следует команда. Старослужащие идут все так же развязно, для вида только открывая рты. Поэтому салабоны должны отбивать шаг очень громко, петь во всю мочь за всю роту. А как этого добиваться? Тренировками!
Самый приятный тренаж — политинформации. От салабонов требуется одно — внимательно слушать офицера, загораживая спинами спящих паханов.
«Масло съели, день прошел», гласит казарменная мудрость. Масло съел, уезжай домой. Рота идет на завтрак приближать долгожданный срок, тут мы сталкиваемся с новой пыткой, пыткой голодом, истина, что армия не курорт, — банальна. Известно, что солдатская жратва отнюдь не блюда французской кухни. Однако, если бы солдат съедал все положенное ему, жить было бы возможно, но в этом «если бы» и все дело. Между гарнизонным продовольственным складом и солдатским столом имеется два промежуточно-осадочных пункта — склад части и кухня. Вечерком можно заметить прапорщиков, идущих домой с большими сумками, а на кухне повара задают пиры своим друзьям старослужащим. Результаты для солдатского рациона ясны. Но и это еще не все.
Положим, за столом сидит десять человек. Поскольку солдат первого и второго года службы примерно одинаковые количества, то и за столом окажется пять аристократов и пять рабов. Как же, как не рабами, назвать салабонов, хоть большинство из них таковыми себя не признают. Вследствие такой диспозиции за столом, каждый старослужащий может обжать одного молодого или карася. Паханы и кандидаты сидят на одном конце стола, где бачок, молодые и караси — на противоположном. На этом пиршестве богов есть и свои ганимеды. На роль виночерпия выбирается молодой, наиболее достойный доверия паханов. Такой «разводящий» кладет каждому пахану столько, сколько тот пожелает. За свою лакейскую должность он имеет некоторую корысть. Оделив старослужащих, он в первую очередь кладет себе. Остальное идет на другой край стола.
Разумеется, если в бачке нечто достойное внимания, ну, скажем, хотя бы картошка, а не перловая каша, на другой край стола вообще ничего не попадает. Но если это даже и перловая каша, последний за столом может и ее не получить. За последним местом сидит или самый слабый молодой, или наиболее третируемый кандидатами салабон. За некоторыми столами ганимедов нет. Там менее гордые паханы унижаются до самообслуживания. Салабонам от этого не легче.
Ни один салабон не смеет взять себе хлеб, масло, сахар, вечером кусочек рыбы, пока не возьмут себе старослужащие. После этого молодняк накидывается на остатки. При этом сидящие ближе к паханам находятся в более выгодном положении, чем сидящие дальше от них. Каждое место за столом строго регламентировано, оно соответствует общественному положению, определяемому силой, изворотливостью, угодливостью перед старослужащими, наглостью и подлостью. Итак, вся пища разобрана.
Вот задача для первоклассника. За столом было двадцать кусков сахара. Пять человек взяли себе каждый по три куска, сколько кусков сахара достанется каждому из оставшихся пяти человек? Вариант. Двое из первой пятерки оказались сластенами и взяли по четыре куска сахара, сколько человек из второй пятерки окажутся без него?
Надо отметить, что все куски сахара, хлеба и рыбы разной величины, так что если салабон и съест все-таки что-нибудь, то это может быть крошкой или плавником.
В учебках, где все солдаты одного призыва, такая неравномерность кусков по величине не странна. Сегодня ты съел маленький кусок, завтра другой, все справедливо. Но вот в войсках дело другое, что касается пресловутого масла, то если оно не разделено на куски, салабонам его не видать. Исходя из пословицы, они могут этот день в жизнь не засчитывать.
Рубоны в обед проходят и в завтрак. Не удивительно, что обжатые салабоны ходят вечно голодные, а такое хроническое недоедание очень тяжелая пытка, ничто так не деморализует человека, не подавляет его, как пытка голодом. Паханы это понимают. Часто можно видеть, как они накладывают себе вдвое больше того, что могут съесть, и оставляют в тарелках. Салабоны, естественно, взять остатки не смеют.
Ты что, несчастный, что ли? — В разряд несчастных попадает всякий салабон, имеющий наглость печалиться своему образу жизни. И будьте спокойны, у него будет еще больше оснований для этого!
Жрать хочется! Может быть выручат посылки или денежные переводы заботливых родных? Напрасные чаяния. Ротный почтальон, салабон, конечно, приносит в казарму корреспонденцию. При этом он придерживается строгого правила. Перед тем, как отдать извещение молодому адресату, сообщит пахану. Вопрос, какому именно, регулируется между паханами, осчастливленный молодой идет с паханом или группой паханов на почту и получает посылку. Он даже сам приносит ее в часть. Тут она у него отбирается, и у паханов в укромном месте начинается пир. Почетный эскорт сопровождает салабона не потому, конечно, что ему не доверяют, а для того, чтобы не делиться со всеми старослужащими в казарме. Если счастливчику пришли деньги, то он сам идет на почту и по возвращении благопристойно отдает их уважаемому господину. Зачастую за примерное поведение салабону перепадает кусок или рубль.
Итак, перед молодым вечная проблема — что бы поесть? И кусок хлеба, я не преувеличиваю, подарок судьбы. Конечно, некоторые храбрецы пытаются выйти из такого положения. С отчаянным мужеством они прокрадываются на кухню и клянчат у поваров жратву. Иногда к их мольбам снисходят, иногда повара их бьют. Но если какой-нибудь пахан из его роты застанет салабона за этаким занятием, то все — быть ему несчастным.
Завтрак кончился. Салабоны убирают посуду. Плотно поевшая рота идет на утренний развод. С развода солдаты отправляются на занятия и работы. Примерно в половине случаев офицеры поручают проводить занятия сержантам, а сами уходят по своим делам и бездельям. Старослужащие гуляют или спят в казарме. Молодняк усиленно натаскивается в познании солдатской науки. А как же иначе? По итогам полугодовой проверки будут приличные результаты хотя бы за счет молодых.
Если роту отправили работать, есть два варианта. Предположим, поступило задание всем сообща вырыть траншею. Старослужащие будут загорать, бдительно следя за тем, как пашут салабоны. Если подойдет офицер, можно будет в крайнем случае взять для вида лопату в руки. Второй вариант, лаются разные задания группам на четыре, восемь человек. Если задание важное, офицер в группу молодых назначает одного пахана. Ясно, что при этом производительность труда возрастает.
Итак, мы коснулись еще одного вида пытки, пытки работой. Она менее стабильна, чем остальные, но иногда проявляется в острой форме, к таким случаям относятся, в основном, кухонные работы, состав кухонного наряда должен чистить котлы, носить воду, расставлять, убирать и мыть посуду, чистить картошку, и многое другое, даже в полном составе наряду трудно справляться со всей работой. А не дай Бог не справиться Солдату положено если не есть вовремя, то хотя бы присутствовать при этом по расписанию. Но половина наряда — старослужащие, значит молодняк должен работать вдвое усиленнее. Кухонный наряд — суточный, и все сутки без перерыва бегает салабон, подгоняемый пинками. Многие выбиваются из сил, и тогда следуют сцены жестокого избиения. Во что бы то ни стало должна обеспечиваться бесперебойная работа столовой. Но салабон даже под угрозой колесования не может бегать со скоростью антилопы. Что же делать? И тут совершается акт пиратства. Паханы ловят со стороны молодых, неосторожно приблизившихся к столовой, и заставляют их работать. На этой почве иногда вспыхивают междоусобицы рабовладельцев. Любой старослужащий может избить любого салабона. Избить, но не эксплуатировать. Последнее есть уже покушение на частную собственность — молодые являются принадлежностью только данной роты. Действительно, молодому нужно постирать своему хозяину портянки, а его умыкнули чужие! Непорядок.
Ревностное отношение к своей двуногой собственности старослужащих проиллюстрируем следующим путем.
 К сержанту И., кандидату, пришел пахан другой роты.
- Не в службу, а в дружбу, одолжи парочку салабонов. Понимаешь, все наши разобраны, некому одежку мою постирать.
- Пожалуйста, с удовольствием, — согласился И., желая угодить приятелю-пахану, и кликнул двух салабонов.
Молодые, В. и другой, по кличке «Гапон», принялись за работу. Через некоторое время зашел в умывальник их старшина Л.
-   Что тут делаете?
-   Стираем.
-   Кто велел?
-   Сержант И.
-   Не шустрите! И. уже постирался.
-   Не знаем, он нам приказал.
Л., наверное, сам искал себе свободных салабонов, и ответ этой парочки его не удовлетворил. Пошел старшина к И. и получил объяснение.
- Ты что, падло, хомут е…, наших салабонов заставляешь на других пахать?
Завел его в уголок и крепко избил.
Внимательный читатель, ознакомившись с пиратством, спросит: а как отличить молодняк от паханов? Как тут не ошибиться? Ведь невозможно знать всех солдат части в лицо. Попробуем объяснить.
Молодым положено быть одетым строго по форме. Старослужащий, напротив, делает все, чтобы, будучи в военной форме, носить ее не по форме. Перед нами пахан или кандидат. Сапоги у него с гармошкой, достигается это с помощью плоскогубцев. Верха сапог подогнуты. Ремень болтается. На кителе верхняя пуговица расстегнута. Шапка торчит на макушке. Если это панама, то носится она как шляпа, с «гендышком». На кителе сзади, на уровне плеч, отглажена складка. Шинель высоко обрезана и похожа на пальто. Кроме того, зимой проблема облегчается тем, что на рукаве шинели старослужащего два шеврона, у молодого один. Символика тут ясна — одна полоса означает первый год службы, две — второй. Очевидно, Министерство Обороны так распорядилось, чтобы облегчить жизнь паханам, старослужащий может иметь усы и быть давно нестриженным. Правда, сапоги у него блестят, китель выстиран и выглажен, все у него чистое и добротное. Оно и понятно, все это достигнуто заботами молодых. Но даже и без этих примет, по наглому, вызывающему виду, разболтанной походке можно догадаться, кто перед вами. Ни одну из этих отличительных примет не смеет иметь салабон. Сапоги у него гладкие, китель застегнут вплоть до крючка, панама круглая, шинель длинная, прическа короткая, усов нет в помине, пояс затянут.
Кстати, о поясе. Если салабон начинает слабо затягивать ремень, затягивают ремень до предела, и салабон должен так ходить. Это мучительнейшая пытка. Через полчаса истязаемый при последнем издыхании. Ремень немного ослабляют и на внутренней стороне для контроля ставят метку.
Обмундирование молодых старое и грязное. Старое — потому, что новые сапоги, шапки, рукавицы — короче все, что можно, отбирают у них старослужащие, взамен отдавая свое. Грязное потому, что молодые все время работают, все время на полах, да и нет времени и возможности привести себя в порядок. Но самая главная отличительная черта молодых — это вечно забитое выражение во всей фигуре, тоска на лице. Тут ошибиться невозможно.
Прошел обед, после получасового перерыва, как правило, чистка оружия. Паханы бездельничают, салабоны чистят все автоматы. Затем снова занятия, работа. Проходит ужин, теперь полтора часа так называемого личного времени. Свободное и личное время для паханов и кандидатов, но никак не для салабонов. У последних задача — довести внешний облик старослужащих до нужной кондиции. Если сегодня вечером кино, то многие салабоны его не увидят. Работа прежде удовольствия! А то, что кино большое удовольствие, знает любой, служивший в армии. На полтора часа забывается служба, работа, командиры, и можно погрузиться в далекий сказочный мир гражданки и свободы.
Впрочем, что тут кино. Ведь оно бывает три раза в неделю. А вот Новый год можно встретить в армии только два раза. За десять минут до наступления нового 1975 года зашел я в умывальник. Там несколько салабонов стирали паханам портянки. Что тут скажешь.
Сегодня командир роты выдавал солдатам жалованье. Как правило, это три рубля восемьдесят копеек в месяц. Процедура эта происходит так. Командир сидит в канцелярии. Молодой входит, расписывается и получает деньги. Выходит и отдает поджидающему за дверью пахану рубля два. «Свободен, как ночной трамвай!». Что можно сделать в армии на остаток? Ведь и на курево не хватит. Но салабону положено курить «бычки». Пахан изящным жестом кидает окурок на землю, и салабон кидается поднимать. Запасливый салабон всегда хранит где-нибудь пачку сигарет. Ночью, когда он спит на втором ярусе, его может выбросить из койки пинок ногой лежащего внизу пахана.
-   Найти закурить, две минуты, живо! — А где найдешь ночью закурить, если нет запаса? Причем, нерасторопность тоже наказывается.
-   Смирно, кругом, бегом марш! — командует старослужащий. Салабон пробегает метров двадцать.
-   Смирно, кругом, бегом марш! — снова команда. Салабон бежит назад. И так много раз.
Если сегодня выдавали жалованье, значит молодняку предстоит «ночь печали». На полученные и отобранные деньги старослужащие перепьются и устроят тотальное избиение молодняка. Вино дает простор всем зверским инстинктам. Нечего и говорить, что молодым пить не положено, нарушения жестоко караются, добыча вина связана с риском попасться. Так как паханы сидеть на «губе» не любят, то на добычу посылаются салабоны-шустряки.
Попадется, ну и черт с ним, пускай врубается в службу.
Пьянки происходят обычно ночью, а сейчас перед отбоем вечерняя прогулка. По существу, это пятнадцатиминутный тренаж по строевой подготовке. Как они происходят, мы уже знаем. После вечерней прогулки проверка личного состава роты, после проверки отбой.
Но не все так просто. В случае тревоги солдату положено одеться за сорок пять секунд. Это обстоятельство и кладется в основу еще одного издевательства над молодыми.
-   Сорок пять секунд, отбой! — кричит сержант. Какой смысл в том, чтобы в случае тревоги быстро раздеться? Разве только тот, чтобы похоронной команде проще было собрать обмундирование в одну кучу? Молодняк бешеным стадом несется к своим койкам, на ходу раздеваясь. Кстати, за эти сорок пять секунд нужно еще аккуратно уложить одежду на табуретки. Это тоже, очевидно, служит облегчению труда похоронной команды. Табуреток на всех не хватает, и горе тому, кому она не досталась, но вот все в постели.
-   Сорок пять секунд, подъем! — орет сержант. Бешеное стадо несется на проход строиться, по пути одеваясь. Опоздать никому не хочется. Не успевший может тренироваться очень долго. Наблюдавшим за этим паханам очень весело. Это их любимое вечернее развлечение, в казарме гул азартных выкриков, насмешек, подгоняющих команд.
И действительно, салабоны сталкиваются лбами, лезут вдвоем в один сапог, пытаются надеть через голову штаны, сплошной юмор! Все приедается, и поэтому заготовлена новая фаза веселья, молодняк в одном нижнем стоит перед койками. Один вид их забавен! Лучшее белье забирается после бани старослужащими.
Поэтому белье салабонов самых удивительных размеров. У многих прорехи на самых интересных местах.
- Отбой! — орет сержант. Молодые впрыгивают в постель.
- Подъем! — тут же орет сержант. Молодые выпрыгивают на пол.
- Подъем, отбой, подъем, отбой! Не успеваем? Будем тренироваться! — и так множество раз.
Салабоны, как обезумевшие белки, носятся между полом и койками. Кульминация смеха достигается, когда один салабон прыгает другому на шею.
- Отбой, — наконец, в последний раз звучит команда. Но и это не все. Предстоит еще качание пресса.
- Поднять ноги! — командует сержант, — опустить, — так с десяток раз. Официальная часть вечера затягивается, но свет не тушится. Паханы ходят умываться, фланируют по казарме. Умываются ли молодые? — спросит читатель. Когда как. Иногда им предоставляется такая возможность, иногда нет.
Предположим, разрешили перед сном умыться. В казарме острый дефицит полотенец, особенно ножных. Старослужащие делают просто, забирают у салабонов полотенца для лица и превращают их в ножные. Пускай те вытираются, чем хотят, далее, в казарме острый дефицит тапочек. Так что салабон пойдет умывать ноги в сапогах и мокрые же ноги снова сунет в грязные сапоги. А сапоги всегда мокрые, летом, пока не дадут мабуты — от пота. Зимой от воды. Сапоги у салабонов обычно худые, а влажность зимой в Туркмении ужасающая, центрального отопления в казарме нет, стоит лишь несколько печек. Старослужащие развешивают портянки около них, сапоги ставят рядом для просушки. Но салабонам этого делать не положено. Однако в целях поддержания в казарме приятной атмосферы паханы требуют от салабонов чистоты портянок, что и проверяется. Салабон вечером простирает свои портянки, а сушить их негде. Утром сунет ноги в мокрые портянки. От постоянной сырости ноги начинают гнить, все салабоны мучаются этим. Вообще говоря, полагается менять портянки каждую неделю вместе с бельем, но «на положено кое-что положено», говорит солдатская пословица, портянки меняются раз в полгода.
Зимой в Туркмении бывает холодная погода, тепло спать только около печки, те старослужащие, которым выпало такое счастье, покрываются поверх одеяла шинелями. Молодым опять-таки это не положено. Вот и дрогнет салабон на верхней койке, а под ним его шинель покрывает пахана.
Наконец, свет погас.
- Дембель стал на день короче, всем отцам спокойной ночи! — кричит салабон.
- Спасибо, сынок! — дружным хором откликаются паханы. Вечерний ритуал завершен.
Если сейчас «ночь печали», то всех подряд салабонов изобьют. Но предположим, эта ночь обычная. В одном углу казармы поют паханы, в другом бренькает на гитаре кандидат, где-то пьют, где-то разговаривают, некоторые отцы любят массаж. Несколько массажистов-сынков часок-другой ублажают священные телеса паханов. Жизнь в казарме не замирает. А для салабонов наступает час самой распространенной пытки, пытки избиением. Бьют сынка, конечно, и днем, но ночью особенно. Может быть, изобьют за какую-нибудь провинность, может быть просто так. Салабону командуют «Подъем!» для пущей убедительности пинком выбрасывают из койки. «Смирно!» Сынок вытягивается.
-   Отжаться от пола тридцать раз, — командует отец. Молодой отжимается.
-   Стать смирно! Ты сегодня сделал то-то и то-то, сынок несчастный. Плохо в службу врубаешься? — следует серия ударов по лицу, салабон падает.
-   Смирно! — рявкает пахан. Салабон встает и вытягивается по стойке смирно. По лицу у него течет кровь. Следует новая серия ударов. Иногда салабону не дают подняться и избивают ногами. Иногда в экзекуции участвует группа старослужащих. Избиение кончается, и салабон идет умываться. Если сам идти не может, его тащат в умывальник специально разбуженные сынки. Теперь наступает очередь следующего. Никто из салабонов не знает, кто им будет. Несколько десятков человек лежат в страхе ожидания. «Сейчас поднимут, сейчас поднимут». Это сильнейшая пытка страхом. А паханы понимают деморализующую силу страха, ведь когда-то они сами все это испытали. Вечный страх — вот что держит салабона в повиновении. Вот почему избивают сынков ночью, вот почему их бьют даже просто так, превентивно. Для назидательного урока другим. Молодой лежит, трясясь от страха на койке, и слышит, как бьют его товарища.
Иногда, если салабон провинился, с точки зрения отцов, серьезно, то избивают его в умывальнике. Выбранную жертву заводят туда ночью, и группа паханов бьет ее с особой жестокостью, смертным боем. Потерявшего сознание салабона оставляют на цементном полу, обливают холодной водой из шланга и умывальник закрывают. Под утро его притаскивают в казарму и забрасывают на койку. В результате салабоны попадают в госпиталь. Рядовому Ч., например, побоями отбили слух. Существует и такая своеобразная форма избиения, как «прокатить к Володьке». В конце казармы, в проходе, на устланном кумачом постаменте, стоит бюст Ленина. На другом конце прохода ставится истязуемый. Проход длинный, этак, метров тридцать. Сынку наносится серия ударов, и он падает. Так своим телом он одолевает этот путь, «прокатывается до бюста». А бюст взирает на него своими слепыми глазами.
Любят отцы развлекаться ночью и другими способами. Будится салабон.
— Смирно! — командуют ему. Сынок застывает по стойке «смирно».
- Еще смирнее! — сынок вытягивается из последних сил. Звучит команда:
Уа!
- Уа-ya-ya! — кричит салабон, хлопая себя вытянутыми руками по бокам, словно невиданная птица, дружный гогот. Кажется, и сынок рад тому, что угодил.
Или так. Поднимается молодой.
-   А ну-ка, сынок, сколько папаше до приказа осталось? — спрашивает отец. Имеется в виду приказ о демобилизации. Дни считаются до заранее намеченного числа. Приказы выходят в разные года примерно в одно время. Обалдевший спросонья молодой отвечает.
-   Так, торжествует пахан, — на восемь дней ошибся. А ну-ка становись… — как бы мне лучше заменить это слово в оригинале… — креветкой! — Салабон (он в нижнем белье) становится, как требуют. Отец отсчитывает ему ремнем восемь ударов по заднице.
-   А теперь марш спать, сынок!
Бывает, веселье не утихает всю ночь. Что паханам, они и днем выспятся! А уставшим молодым спать хочется невыносимо. Если в наряде паханы, несколько молодых за них драят казарму и стоят у тумбочки дневального. Может, им и удастся немного ночью поспать.
И вот шесть часов утра.
Подъем! — гнусным голосом орет сержант.
 
3.3.2. Отцовщина.
 
Любопытный материал для наблюдений — казарма. Правда, наблюдать лучше со стороны. Это наше общество в миниатюре. Конечно, картина казармы выдержана в резких тонах, скорее писана углем, чем акварелью. Противоречия обострены, побуждения обнажены и доведены до логического конца. Но суть та же. Одна часть общества живет за счет другой. Эта другая была бы не прочь поменяться местами с первой. Отношения между группами и в самих группах регулируются насилием. Стержень всех взаимоотношений — страх. Причем не только страх салабонов перед старослужащими. Многие старослужащие поддерживают отцовшину из страха быть изгнанными из класса привилегированных. Да где-то в глубине души есть страх и перед молодыми. Несмотря на официальные законы (весьма несовершенные), силу в казарме имеют обычаи и традиции. Причем, для внешней законности обычаи зачастую умело подгоняются Уставам, по существу являясь полным беззаконием.
Сержанты являются буфером между офицерами и рядовым составом. Но соблюдают они интересы паханов. Оно и понятно, последние — реальная сила. Кого назначают в сержанты? Наиболее ловких. Офицерам нужна показуха, внешняя благопристойность.Сержанты должны уметь командовать, т. е. пользоваться авторитетом у солдат. А это означает соблюдение интересов паханов. Офицерам необходимо иметь сержантами таких ловкачей, никто другой не сможет быть сержантом, для старослужащих сержант — нуль. Вот и крутятся сержанты, стараясь угодить и тем, и этим. Не зря их зовут хомутами. Это нечто мешающее, но не имеющее самостоятельного значения.
Старшиной назначается обычно самый сильный старослужащий. Помню Л., старшину своей роты. Здоровенный парень с уголовным прошлым. И напивался он, и в самоволки ходил, и попадался на этом, но оставался старшиной. Лишь под дембель его сняли, когда было нужно заботиться о новом старшине, в конце концов Л. угодил в тюрьму. Будучи наркоманом, ограбил склад медикаментов чужой части. Этого уже не покроешь, да еще, узнав о раскрытии своего дела, Л. дезертировал.
Офицеры, конечно, прекрасно знают об отцовщине, но не борются с ней. Зачем? Так удобнее. Внешне тишь да гладь. Хотя бы полроты работает. Жаловаться в открытую никто из салабонов не смеет.
А начни-ка искоренять отцовщину! Тут нужны крутые меры. А офицеры гласности не любят, кому хочется признаваться, что у него в подразделении такое творится? Тебе же первому достанется от начальства, которому тоже не хочется страдать от своего. Вся карьера к черту полетит. Вот и проводятся политзанятия, комсомольские собрания. Избитый ночью салабон говорит громкие слова о боевом товариществе. Избивший его ночью пахан толково рассказывает моральный кодекс строителя коммунизма. Комсомольское собрание дружно принимает обязательства к новому съезду партии. А ночью дружно будут выполнять другие свои обязательства. А довольные офицеры пишут отчеты для начальства.
Рядовой М. рассказывает: «В боксе для машин меня избивали трое паханов. Это увидел командир моего взвода лейтенант С. — Потише, ребята, а то убьете, — и пошел дальше».
Так что офицеры не имеют ни желания, ни возможности противодействовать отцовщине. В отдельных случаях они даже культивируют ее.
Конечно, отцовщина подрывает боеспособность армии. Случись военные действия, и одна половина роты может перестрелять другую. Иногда это случается в карауле. Рассказывают, например, о таком. «Запуганный на конус» молодой начинает в караулке поливать из автомата паханов. Подоспевший с поста разводящий убивает его выстрелами в спину.
С другой стороны, отцовщина развивает в солдатах самые зверские инстинкты. Случись заварушка внутри страны, солдат начнет, не задумываясь, убивать тех, кого прикажут, давая выход всему накопившемуся. Защитники отцовщины утверждают, что такая система развивает в солдатах стойкость. Ерунда! Отцовщина делает солдата трусом. Смирившись со своей участью, раб всегда труслив. Уроки страха не проходят для салабонов бесследно. Трусливы и паханы, тоже рабы в душе. И это может проявиться во время войны на деле.
Ну, а с точки зрения невоенной? Главное зло отцовщины в том, что она калечит людские души. Приходит в армию молодой человек. Здесь его ломают и заставляют испытать высшую степень унижения и бесправия. Домой он уезжает, потеряв человеческоедостоинство, душевно опустившимся. А ведь через армию ежегодно проходят миллионы таких молодых людей! Перед их жизненным взором всегда предстают дни жизни в казарме. Они не способны быть гражданами и могут только подчиняться.
Не следует думать, что отцовщина нечто насаженное сверху. Она существует по причинам внутренней необходимости. Никто не имеет ясного плана «зла», все соответствует общесоциальному злу и само собой получается так, а не иначе.
Живут в казарме обыкновенные люди. Это и есть самое страшное, что отцовщина держится ими, а не сверхзлодеями. Молодых избивают в первый день приезда. Сразу вкушают страх. А разобщенность и эгоизм довершают дело. «Главное, не меня сейчас бьют. Плевать на остальных!». Салабон терпит и живет великой надеждой: «Придет мое время!» Его время приходит, и он отыгрывается на других.
Конечно, не все старослужащие избивают молодых, эксплуатируют их для личных надобностей. Но все старослужащие согласны с этим порядком. Никто из них не возьмет в руки тряпки — стыдно! Как на это посмотрит казарма? Как не согласиться с общим мнением! Вот и получается, что группа зверствующих паханов выражает собой мнение всей казармы.
Поговорите с салабоном. Он в отчаянии от своей жизни, но считает казарменные порядки естественными для других.
Очень хорошо сказал один солдат: «лучше я буду неправ вместе со всеми, чем прав в одиночку», для правоты в одиночку в казарме необходимы физическая сила или хитроумие и непременно — сила моральная, а это далеко не часто встречается.
Говорили мне о таком случае. Попал в казарму спортсмен, да не просто спортсмен, а вроде еще мастер не то по боксу, не то по самбо. Спортсмен был крепок, и не только телом, что не редкость в казарме, но и духом, несмотря на риск быть попросту убитым, закатывал паханам настоящие сражения. После одного из них от него все-таки отступились.
Как-то вечером на него напало много старослужащих. Толпа паханов преграждала ему путь от казармы до штаба части, на всем этом пространстве разыгралась настоящая буря. По телам и головам врагов, буквально сквозь строй, весь измочаленный, прорвался все-таки спортсмен к дежурному по части. Судя по тому, что не всадили в него нож, был он, видимо, все-таки мастером по самбо.
Ефрейтор П., попав в казарму, сразу оценил обстановку и составил себе план защиты. В двухгодовой партии он применял различные комбинации, после каждого избиения докладывал о нем, несмотря на угрозы вплоть до убийства. Наращивал количество ЧП, чем возбуждал командование. Заставил офицеров беспокоиться о его судьбе. Объявил им, что откажется жить в казарме (не дезертируя!), спровоцирует неповиновением суд над собой и в трибунале выложит все об отцовщине. В миттельшпиле сообщил предводителю паханов, что в случае новых избиений прикончит его ночью в постели независимо от того, кем он, П., будет избит. Он избавился от унижений и пыток, сам их не применял и в какой-то степени улучшил климат в казарме. Не все салабоны выдерживают такую жизнь. Часты случаи самоубийства. Обычно молодые стреляются на посту, в карауле. Некоторые вешаются, многие пытаются дезертировать. Если их ловят сразу, то отправляют снова в казарму. Там они становятся несчастными в квадрате. Те, которые пойманы не сразу, отправляются в дисбаты и тюрьмы.
Описанное мной может кому-нибудь показаться преувеличением, мол, просто молодость военнослужащих определяет неровность их отношений друг к другу. Соберите в одно место много людей, и всегда будут какие-нибудь эксцессы. А никаких ужасов нет, и все просто детские ссоры.
Верно, многие приходят в армию незрелыми, но это только усугубляет зло отцовщины. Эти «детские ссоры» имеют плачевные последствия. А что касается преувеличения…
Описанное относится к периоду моей службы в Туркмении в 1974-1976 гг. Это почти сегодняшний день. В описании дня салабона я постарался поместить все, мною увиденное. Конечно, салабон не каждый день бывает бит, но пинки — дело повседневное. Не каждый день кого-нибудь везут в госпиталь со сломанными ребрами, но синяки — дело заурядное. Не всякий день тело солдата отправляют в цинковом гробу родителям, но унижен салабон всегда. Все описанное факты, разве только сконцентрированные во времени. Насколько мне известно, только в двух военных округах, московском и ленинградском, дела обстоят немного лучше. И неправ будет тот, кто скажет: «понятно, это было в Азии». Кстати, в моей части было, примерно по 30 процентов русских, немцев и казахов. Я лишний раз убедился, что национальность не имеет никакого значения. Удивительные гады попадались среди земляков — москвичей, хорошие бывали ребята казахи.
Отцовщина носит синусоидальный характер. Когда я приехал в часть, все точно соответствовало написанному, когда я уехал, стало немного лучше. Говорят, за год до моего приезда было лучше, а еще раньше — намного хуже. Тогда находили трупы в туалетах, люди исчезали бесследно. Такая милая деталь — паханы ездили верхом на салабонах в сортир. Можно с уверенностью сказать: отцовщина и попустительство ей со стороны командования в той или иной степени есть в любой части любого военного округа.
Может показаться удивительным — столько народу служило в армии, а правды о ней так мало известно. Почему? Стыд — вот что заставляет молчать. Как сознаться, что так был унижен и так унижал других?! Приходит домой солдат. И на все вопросы отвечает коротко: да, служил, да, трудно, лишь тот, кто сам прошел через это, поймет, что скрывает скупость слов.
Трудно говорить о защите прав молодых солдат в армии, настолько они бесправны. Рабства просто не должно существовать, но оно есть. Здесь, рядом с вами, в стенах казарм, процветает гнуснейшее рабство. Я уже не говорю о том, что в Советской Армии систематически нарушаются права человека. Это и отсутствие демократических свобод, и принудительный труд, и отсутствие удовлетворительного медицинского обслуживания, и недостаток питания, и многое другое. Да и сам факт принудительной службы. Но все меркнет перед картиной почти узаконенного унижения и истязания молодых солдат.
 
3.3.3. Объяснение употребленных слов казарменного жаргона
 
Салабон: В правильности транскрипции уверенности нет, в печати слово не встречалось. Означает солдата первого года службы.
 Молодой: Солдат первого полугодия службы.
 Карась: Солдат второго полугодия службы.
 Кандидат: Солдат третьего полугодия службы.
 Пахан: Солдат четвертого полугодия службы. Термин явно заимствован из жаргона уголовников.
 Пахать: Работать.
 Шугать: Гонять, заставлять, репрессировать.
 Борзеть: Наглеть, распускаться. Думается, гибрид борзос-ти, т. е. собачьей быстрости и церковно-славянского «борзо», т. е. сильно (зело борзо).
 Дед: Солдат, на которого вышел приказ о демобилизации.
 Дембель: Понятие емкое. Одновременно приказ о демобилизации, время после приказа, солдат, ждущий демобилизации или едущий домой.
 Качать: В узком смысле — тренировать брюшной пресс, в широком — тренировать физическими упражнениями солдата.
 Хомут: сержант.
 Обжимать: Объедать.
 Учебка: Учебное подразделение.
 Войска: Неучебное подразделение.
 Рубон: Одновременно еда и процесс еды. Рубать — есть.
 Шустрить: Ловчить, изворачиваться.
 Врубаться: Понимать, привыкать к службе.
 Мабуты: За транскрипцию не ручаемся, означает облегченную форму одежды для районов жаркого климата.
 Не навеяно ли известным африканцем Мобуту, свергнувшим Лумумбу и Чомбе?
 Сынок: Синоним салабона.
 На конус: Употребляется в качестве превосходной степени чего-либо.
 
 Сентябрь 1977